Остров на краю света - Страница 44

Флинн погрузился в проект с головой. Как бы самозабвенно ни работали мы все, Флинн всегда был в гуще дела — перекладывал грузы, проводил испытания, изучал свои чертежи, пропесочивал нерадивых работников. Он никогда не уставал; даже когда приливы начались на неделю раньше, он не пал духом. Можно было подумать, что он тоже саланец, воюющий с морем за свой клочок земли.

— А когда это вы вдруг прониклись таким энтузиазмом? — спросила я у него как-то поздно вечером, когда он в очередной раз задержался в лодочном сарае, чтобы проверить крепления уже законченных звеньев. — Сами же мне говорили, что это бессмысленно.

Мы были одни в сарае, явно недостаточно освещенном единственной дребезжащей неоновой трубкой. Здесь царил запах машинного масла и резины от шин.

Флинн прищурился на меня с верхушки звена, которое в данный момент проверял.

— Вы чем-то недовольны?

— Конечно нет. Просто интересно, что это вы вдруг передумали.

Флинн пожал плечами и откинул челку с глаз. Неоновая лампочка обдавала его резким светом, окрашивая волосы в невозможный красный цвет и делая лицо еще бледнее.

— Вы мне подали идею, вот и все.

— Я?

Он кивнул. Я преисполнилась смешной гордости оттого, что послужила катализатором.

— Я понял, стоит чуть-чуть помочь Жану Большому и остальным, и они довольно долго смогут сами справляться с жизнью в Ле Салане, — сказал он, зажимая плоскогубцами крепление на куске авиационного кабеля. — Вот я и решил их слегка подтолкнуть.

«Их». Я заметила, что он никогда не говорит «мы», хотя его приняли как своего и гораздо легче, чем меня.

— А что же вы? — неожиданно спросила я. — Вы останетесь?

— На какое-то время.

— А потом?

— Кто знает.

Я смотрела на него несколько секунд, пытаясь измерить глубину его равнодушия. Места, люди — кажется, ничто не оставляло на нем отпечатка, будто он двигался сквозь жизнь, словно камень сквозь воду, чистый, нетронутый. Он слез со звена, вытер начисто плоскогубцы и положил в ящик для инструментов.

— У вас усталый вид.

— Это свет такой.

Он опять смахнул волосы с лица, оставив на нем полосу машинного масла. Я ее стерла.

— В нашу первую встречу я записала вас в пляжные бездельники. Я была не права.

— Очень мило с вашей стороны.

— И еще я ни разу вас не поблагодарила. Вы столько сделали для моего отца…

Ему явно стало не по себе.

— Не стоит благодарности. Он меня пустил жить в блокгауз. Я же должен был это отработать.

В словах Флинна был оттенок окончательности, намекающий, что любые дальнейшие выражения благодарности нежелательны. И все же мне почему-то хотелось задержать его.

— Вы никогда не рассказываете о своих родных, — сказала я, натягивая край брезента на законченное звено.

— Это потому, что я о них никогда не думаю.

Пауза; я подумала, а живы ли вообще его родители; скорбит ли он по ним; есть ли у него другие родные. Однажды он упомянул о брате, и небрежная неприязнь в его голосе напомнила мне про Адриенну. Может, ему так больше нравится, подумала я: никаких связей, никакой ответственности. Быть как остров.

— Почему вы это сделали? — повторила я наконец. — Почему передумали?

Он опять нетерпеливо пожал плечами.

— Откуда я знаю? Это была работа; кто-то должен был ее сделать. Потому что она была, наверное. Потому что мог.

«Потому что мог». Эта фраза не давала мне покоя потом, гораздо позже; но в тот момент я поняла ее как выражение привязанности к Ле Салану, и на меня нахлынули теплые чувства: к его явному равнодушию, к его отсутствию темперамента, к методичности, с которой он клал инструменты на место в ящик, хоть и был полумертв от усталости. Рыжий, вечный беспристрастный наблюдатель, был на нашей стороне.

Мы заканчивали звенья в лодочном сарае перед установкой. Якорные блоки были уже на местах, у Ла Жете, и шесть уже законченных звеньев — тоже, и теперь нужно было лишь вытащить остальные звенья тягачом на отмель, потом на лодке отвезти их на заготовленные позиции и приковать к якорям. Потом придется экспериментировать — делая тросы длиннее, короче, двигая звенья в разные стороны. Возможно, на то, чтобы научиться это делать, уйдет какое-то время. Но после этого, сказал Флинн, риф сам будет устанавливаться правильно в зависимости от ветра, и нам останется только ждать, чтобы узнать, удался ли эксперимент.

Почти неделю море стояло слишком высоко, мешая нам добраться до Ла Жете, и слишком сильный ветер не давал работать. Он рвал дюны, взметая в воздух полотнища песка. Он ломал ставни и щеколды. Он нагнал приливную воду почти что на улицы Ле Салана и взбил волны у мыса Грино в бешеную пену. Даже «Бриман-1» не выходил в море, и мы начали сомневаться, наступит ли вообще затишье и сможем ли мы закончить постройку рифа.

— Рано началось, — мрачно констатировал Ален. — Полнолуние через восемь дней. До тех пор не успокоится. Так не бывает.

Флинн покачал головой.

— Нам всего-то и нужен один день штиля, чтобы закончить, — сказал он. — Как будет отлив, вытащим все, что надо, в море. Все уже готово, лежит и ждет. А потом риф уже сам о себе позаботится.

— Но отливы сейчас неправильные, — запротестовал Ален. — В это время года вода не уходит так далеко. И ветер с моря не помогает — он отталкивает воду обратно.

— Мы управимся, — заявил Оме. — Не сдаваться же теперь, когда мы уже почти все сделали.

— Да, дело уже сделано, — согласился Ксавье. — Надо только закончить.

У Матиа вид был скептический.