— Снова дома, как хорошо, — сказала она, широко улыбаясь отцу. — Мои мальчики прямо дождаться не могли. Они с самой Пасхи себе места не находили, так радовались…
Я поглядела на мальчиков. Лоик развлекался, кроша кусок хлеба на тарелку. Франк смотрел в окно.
— И ты им такую хорошенькую квартирку отстроил, — продолжала Адриенна— Им тут будет просто замечательно!
Однако Адриенна с Марэном, как мы скоро узнали, собирались жить в «Иммортелях». Мальчики могут остаться в летней квартирке с няней, но у Марэна есть дела к дяде, и сколько они займут времени — неизвестно. Жана Большого эта новость, кажется, не тронула — он продолжал есть медленно, задумчиво, не сводя глаз с мальчиков. Франк что-то шепнул брату по-арабски, и оба захихикали.
— Я не ожидал тут увидеть этого рыжего англичанина, — сказал Марэн, подливая себе вина— Он ваш приятель?
— А что? Что он такого сделал? — спросила я, уязвленная его кислым тоном.
Марэн пожал плечами и ничего не сказал. Жан Большой словно вообще не услышал.
— Как бы то ни было, а квартиру он сделал отличную, — жизнерадостно сказала Адриенна. — Нам тут будет просто здорово!
Обед заканчивали в молчании.
С прибытием мальчиков Жан Большой оказался в своей стихии. Он сидел во дворе и молча смотрел, как они играют, или учил их делать лодочки из обрезков дерева и парусины, или ходил с ними на дюны играть в прятки в высокой траве. Адриенна и Марэн захаживали иногда, но, как правило, ненадолго; они сказали, что дело Марэна оказалось неожиданно сложным и сколько оно еще займет времени — неизвестно.
Ле Салан тем временем расцветал. Сады приводились в порядок, из песчаной почвы перли мальвы, лаванда и розмарин; ставни и двери выкрашены заново, улицы подметены, цветочные бордюры причесаны граблями, дома красуются яркими охряными черепичными крышами и свежей побелкой стен. Запасные комнаты и наскоро переделанные под жилье сараи заполнялись отдыхающими. Группа туристов, прибывших на кемпинг возле Ла Уссиньера, перебралась в Ле Салан ради дюн и красивых видов. Филипп Бастонне с женой и детишками приехали на лето и почти ежедневно приходили на Ла Гулю. Аристид пока не смягчился, но Дезире встречала их на пляже, и ее часто видели в тени большого зонта, а Летиция радостно плескалась рядом в лужицах среди камней.
Туанетта открыла доступ на участок за своим домом, устроив неофициальный кемпинг вдвое дешевле уссинского, и там уже раскинула палатку молодая семья из Парижа. Условия были спартанские — сортир и душевая у Туанетты на улице, а вода — из краника со шлангом, но продукты поставлялись с фермы Оме, и был еще бар Анжело, и, конечно, пляж, песку на котором было еще маловато, но прибывало с каждым приливом. Камней уже не стало видно, земля была ровная и гладкая. Скалы за линией прибоя защищали и укрывали пляж. Многочисленные ручейки и лужицы — детям было над чем радостно покричать. Я обнаружила, что Летиция быстро подружилась с саланскими детьми. Поначалу они держались слегка недоверчиво — они редко видели туристов и потому были настороже, — но обаяние Летиции скоро растопило лед. Через неделю я уже все время видела их вместе — они бегали босиком по деревне, тыкали палками в ètier, скакали и катались по дюнам, и Петроль в исступлении гонялся за ними. Серьезный круглолицый Лоло особенно привязался к девочке; он очень забавно перенимал ее городскую речь и передразнивал ее акцент.
Мои племянники с ними не играли. Вместо этого, хоть мой отец и пытался удержать их при себе, они проводили бо́льшую часть времени в Ла Уссиньере. Там, возле кинотеатра, был зал игровых автоматов, на которых мальчики с удовольствием играли. Адриенна, оправдываясь, сказала, что им быстро становится скучно.
Кроме них, из детей не интересовался пляжем только Дамьен. Самый старший из саланских детей, он был и самым замкнутым; я часто видела его одного — он курил, околачиваясь на вершине утеса. Я спросила, не поссорился ли он с Лоло, но он лишь пожал плечами и помотал головой. Детские ссоры, небрежно объяснил он. Иногда ему просто надо побыть одному.
Я ему почти поверила. Он унаследовал от отца нелюдимость и злопамятность; он не был особенно общителен по натуре, и его, конечно, обижало, что Лоло его так легко бросил, и ради кого — материковой девчонки едва восьми лет от роду. Меня несколько позабавили новые, взрослые замашки Дамьена — он начал развязно сутулиться, подняв воротник, совсем как Жоэль Лакруа и его дружки-уссинцы. А Шарлотта заметила, что у Дамьена, кажется, в последнее время появились деньги — больше, чем должно бы у мальчика его возраста. В деревне ходили слухи, что в банде мотоциклистов появился новенький — ездит на заднем сиденье. Судя по всему, подросток.
Мои подозрения подтвердились, когда я увидела его на той же неделе в Ла Уссиньере, возле «Черной кошки». Я пошла встречать «Бриман-1», прихватив несколько новых холстов для фроментинской галереи, и заметила Дамьена в компании Жоэля и других уссинских юнцов — они курили на эспланаде, под солнцем. Там были и девицы — голенастые, молодые, в мини-юбках. Я опять увидела Мерседес.
Она встретилась со мной глазами, когда я проходила мимо, и слегка задрала нос под моим пристальным взглядом. Она курила — дома она никогда этого не делала, — и мне показалось, что она бледновата, несмотря на яркую помаду, и темные глаза с потекшей тушью смотрят измученно. Когда я поравнялась с ней, она засмеялась — слишком пронзительно — и вызывающе затянулась сигаретой. Дамьен неловко отвернулся. Я не стала с ними заговаривать.